Квинт Лициний 2, ч.1 - Страница 56

Мотивированно, ибо метет в глаза, наклонил лицо к земле и исподлобья проконтролировал идущих навстречу. Появился ли за последние секунды в потоке пешеходов кто-то новенький? Тетка с апельсинами в авоське, была. Раз. Еще тетка с коричневой кошелкой, была, два. Женщина с песцовым воротником, три. Две девчушки. Отлично, все старенькие!

Я начал было проверяться на наличие поста, ища глазами зеркала, как из дальней парадной дома выпорхнула и повернув в мою сторону девушка.

- Черт, - глухо прошипел я сквозь плотно сжатые челюсти, - "из дома вышел человек".

Серая пуховая шапочка с длинными-предлинными, по пояс, ушами. Неприметное драповое пальтишко, приталенный силуэт. Коричневые сапожки до середины икр. Шерстяные бордовые колготки. И сумочка на плече, а на ней рука!

И вот хрен с такого расстояния, особенно в потемках, заметишь, есть у этой сумочки апертура или нет.

Я мгновенно взмок, вспоминая характеристики спецтехники. В голову сразу пришел худший вариант: "Имбирь". Шестнадцать кадров в секунду, дистанция съемки от пяти до двадцати метров.

Нет, сумка маловата, не влезет. "Заряд"? Тоже нет, камера тяжелая, на четыре с лишним килограмма. Была б видна тяжесть в сумке в динамике.

Девушка неторопливо приближалась, беззаботно поглядывая куда-то в сторону, через дорогу. Между нами осталось метров двадцать.

Если не кино-, а фотокамера? "Аякс", "Найлон" или новенькая "Зола"?

Голова налилась свинцом, и сквозь него с натугой всплыло "оптимальная дистанция съемки от трех до десяти метров".

Или это я и моя паранойя?

Словно отвечая на этот вопрос, рука девушки чуть двинулась, доворачивая переднюю поверхность сумки точно в мою сторону, а сама она посмотрела сквозь меня расфокусированным взглядом.

"Твою бога-душу-мать!" - взвыл я мысленно.

В висках тугим набатом ударил пульс.

Так, наверное, почувствовал себя профессор Плейшнер, когда понял, какую подлую шутку сыграл с ним пьяный воздух свободы.

Еще не пришло осознание последствий, а сердце уже пропустило удар, как будто под ногами проломился стеклянный мост.

Ты еще не начал падать, но уже подробно изучил насмешливо щерящиеся внизу глыбы.

Тело еще не познало их твердь, а уже пришла боль.

Я еще сильнее наклонил голову и сделал два быстрых размашистых шага навстречу. Сильный толчок, и я, широко раскинув руки, заскользил по ледяной катушке. Девушка дернула сумочкой, но было уже поздно: я проехал мимо, в пол-оборота от нее, при этом зажатая в левой руке книга удачно прикрывала лицо.

Ледовая полоса закончилась, я коротко пробежался и заскользил по следующей, чуть развернувшись для контроля происходящего позади.

Оперативница, теперь я был в этом уверен почти на сто процентов, в задумчивости притормозила было шаг, однако потом что-то чуть слышно коротко хрюкнуло (рация! - узнал я), и она продолжила движение.

Сошел с последней катушки и на ватных ногах побрел дальше, изо всех сил стараясь не изменить скорость ходьбы.

- Ну что, наигрался в Джеймс Бонда? - глумливо вопросил внутренний голос, - не в свои сани не садись. Это высшая лига, сынок. Готовь мыльно-рыльные, через неделю придут.

Идиот. И это я себя не оскорбляю, это я себя называю. Мальчишка. Так тебе и надо.

Я прислушался к звукам за спиной. Машина едет по карману? Будут брать? Уже все?!

Зазнобило и подвздошье налилось дурнотой.

Мимо неторопливо проехал серенький "Москвич". Я засунул нос в шарф поглубже. Благословенна метель, позволяющая мотивировано прикрывать лицо! Машина вывернула на проспект и затерялась в потоке оранжевых огоньков.

Свернул во двор, колоссальным усилием воли преодолев соблазн обернуться. Рано контролироваться, да и бесполезно пока.

"Что, что делать?! Изымать письмо? Поджигать ящик?" - в голове мысленно зашелестела страницами "Поваренная книга анархиста". - "Так, как изготовить запальный желатин... Первичные формы динамита... Пикриновая кислота... Аллё, пацан, вернись на землю!"

"Что делать, что делать..." - выдохнул я, - "да ничего уже делать не надо. Поздняк метаться. Проверяйся и едь домой".

Тот же день, поздний вечер.

Ленинград, Измайловский проспект

- Мам, - я устало опустился на табуретку и сонно потер глаз, а затем, совершенно неожиданно для себя, широко зевнул. Спать. Упасть под одеяло, свернуться в рульку, забыть обо всем и спать... Но сначала надо завершить этот день.

- Что, Дюш? - мама продолжила перебирать гречу, вытаскивая из насыпанной на стол кучки сор и шелуху. Мусора набралось уже прилично, со жменьку, но и крупа уже почти вся пересыпана в кастрюльку на коленях.

- Вот, - я торжественно положил на стол стопку разномастных купюр. - Мой первый заработок, сто двадцать рублей. Джинсы продал через комиссионку, вот квитанция, - поверх денег легла помятая бумажка с печатью.

- Ох, - мама отставила кастрюльку и со странным выражением посмотрела на меня. Чего было в этом взгляде больше, гордости или озабоченности, я не разобрал. - Ох, Дюш...

Она притянула меня к себе и два раза быстро чмокнула куда-то над бровью, а потом ласково потрепала волосы на затылке. Это бесхитростное действие возымело неожиданный эффект - из моей головы разом выдуло накопленную за день тревогу и усталость.

Мама подхватилась и унеслась хвастать в большую комнату, а я обмяк, положив голову на согнутый локоть. Отрешился от летящих из глубины квартиры победных ноток маминой реляции и просто смотрел на улицу. Там, на крыше дома напротив, хулиганил ветер, раз за разом сталкивая с карниза снег, и тот клубился мохнатыми хлопьями, то закручиваясь волнами, то рывком улетая вдаль.